"Если вы хоть раз видели Мадонну, - говорит Нэнси Райэн Митчел,
- то никогда не забудете ее глаза - эти невероятно красивые, волнующие
голубые глаза". По словам Митчел, за этими глазами таились
острый ум и железная решимость добиться успеха. Митчел знала, что
говорит. Помимо того, что она была наставницей Мадонны в школе (и
в следствии этого наставницей всех детей Чикконе в течение многих
лет), она стала еще и близким другом семьи. Несмотря на свои превосходные
успехи в учебе (за последние два года она получала в школе только
отличные оценки), Мадонна не была, по утверждению Митчел, "типичной
зубрилкой. И при всем этом преподаватели испытывали перед ней нечто
вроде страха. На инстинктивном, эмоционально-животном уровне она
казалась более уличной, чем другие школьники-дети предместий. Это
непонятно - ведь росла она в том же районе, облюбованном зажиточными
слоями среднего класса, что и все остальные. У Мадонны были все
преимущества. Но она была смышленой и всем давала понять, что сумеет
за себя постоять". Другие
школьники просили совета, какие предметы выбрать и на какой колледж
ориентироваться, но Мадонна "никогда не спрашивала нашего мнения
ни о чем, - говорит Митчел. - Мадонна всегда точно знала, чего она
хочет и как этого добиться. Обычно она приходила ко мне подписывать
разрешение. До сих пор помню, как она влетала в мой кабинет, остервенело
жуя резинку. Она выкладывала заполненный бланк мне на стол и говорила:
"Эй, мне надо подписать эту бумагу". говорила не грубо
- она всегда благодарила меня, - но очень прямолинейно". Нельзя
сказать, что Митчел и другие преподаватели не знали о ее дурной
славе ("На школьных танцах Мадонна была довольно развязна,
вкладывая в свои движения больше чувственности, чем остальные",
- вспоминает Митчел.), но в классе она вела себя образцово. "На
моих занятиях Мадонна появилась в предпоследнем классе, -
говорит Мэрилин Фэллоуз, которая вела курс русской истории. - Она
сидела прямо напротив меня. Я сосредотачивалась на ней, она привлекала
мое внимание. В ней была какая-то притягательная сила". Мадонна
окончила школу на семестр раньше и, по настоянию Флина, подала заявление
о приеме на танцевальное отделение Музыкальной школы при Мичиганском
университете с предоставлением стипендии. Флинн, в то время уже
работавший там преподавателем, помог ей. Нэнси Райэн Митчел и Мэрилин
Фэллоуз, со своей стороны, написали ей блестящие характеристики.
В ответ на запрос из университета перечислить сильные стороны Мадонны
Митчел написала, что она "весьма талантлива, упорна, целеустремленна,
эрудированна, способна к совершенствованию" и представляет
из себя "яркую личность". На вопрос о ее характере Митчел
ответила, что Мадонна "динамичная, живая, по-настоящему жизнерадостная".
2 апреля 1976
года Мэрилин Фэллоуз написала в университет, что считает Мадонну
"разумной, чуткой девушкой с творческими задатками. Она обладает
пытливым умом, старается во всем разобраться, не ограничиваясь простой
констатацией фактов. У нее прекрасное чувство юмора, которым она,
однако, никогда не злоупотребляет за счет других. К товарищам относиться
с чуткостью и добротой". По окончании учебы Мадонна подарила
любимой учительнице свою фотографию с надписью на обратной стороне:
"Миссис Фэллоуз, не могу сказать, какие чувства я к вам испытываю
и как я всегда буду ценить ваши напутственные слова. Иногда мне
кажется, что вы - сумасшедшая, и я, право, люблю эту вашу сумашедшинку
и вас, конечно". Мадонна была принята в Музыкальную школу мичиганского
университета и весной 1976 года приехала в Анн Арбор, преисполненная
решимости в очередной раз выделиться из толпы будущих балерин с
лебяжьими шеями. В этой атмосфере искусственной изысканности, где
вид "под мальчика" в духе Одри Хепберн был бы неуместен,
Мадонна ходила с панковской прической из коротких черных волос,
торчащих во все стороны, и носила драное трико, еле державшееся
за счет булавок. Хотя то, что ее сразу зачислили на полную стипендию,
поначалу и произвело впечатление, особой популярности среди соучениц
Мадонне добиться не удалось. "Она так старалась быть "не
похожей", - говорит одна из них, - что это воспринималось как
явный выпендреж. Выдающихся успехов она в классическом танце отнюдь
не достигла, но недостаток мастерства заменяла элементарной напористостью.
Ей нравилось всех будоражить и выглядеть этакой возмутительницей
спокойствия. Никто, однако, не считал это уж таким забавным ".
Тех, кого
Мадонна могла назвать друзьями, вне класса было немного. "Не
знаю, были ли у нее вообще друзья, - вспоминает ее одноклассница.
- Если и были, то не в классе. Никто из нас, насколько я знаю, с
ней не дружил". Замкнувшись
в себе, Мадонна запоем читала мрачные стихи Сильвии Плат и Энн Секстон.
Она любила побродить по городским клубам, нередко одна. В "Голубые
лягушки" ходили преимущественно студенты, но именно в этом
месте Мадонна положила глаз на официанта-негра Стива Брэя. Высокий,
худощавый, исполненный уверенности в себе, Брэй был еще и ударником
в рок группе, которая играла в нескольких местных клубах, но Мадонна,
впервые обратив на него внимание, знала лишь то, что он казался
"Таким красивым. Такой синтементальный и робкий с виду, что
его нельзя было не заметить. впервые в жизни я попросила парня угостить
меня". За неимение более
подходящего слова, скажем, что Брэй оказался первым случайным знакомством
Мадонны. Она стала таскаться с ним по всем местам, где он выступал
с группой. Обычно это были местные гостиницы и мотели, где имелся
достаточных размеров зал и требовалось развлечь клиентуру. Мадонна
и ее подружка частенько оказывались единственными танцовщицами.
Это было ее первое, хоть и незначительное соприкосновение с музыкальным
бизнесом. "Тогда она еще не была настоящим музыкантом; она
просто танцевала", - говорит Брэй. Но у него не было ни капли
сомнения в том, что она "единственная в своем роде. Она выделялась.
Энергия из нее била ключом. Тогда она еще не решила, куда направить
эту энергию, но последней ей было не занимать". Не успела Мадонна
освоиться в университете, как Кристофер Флинн понял: его подопечная
сможет найти то, что ищет, только в Нью-Йорке. "Я посоветовал
ей сняться с места и ехать туда, - вспоминает он. - классический
танец способен захватить человека, но только до определенных пределов.
Мадонне было тесно в его рамках - она этого не понимала, но я-то
видел. Ей еще столько предстояло узнать, и все это было только в
Нью-Йорке. Кончай терять время в захолустье. Двигай в Нью-Йорк.
Вперед! В конце концов, она так и сделала". "Он все время
зудел мне насчет Нью-Йорка, - вспоминает Мадонна. - Я колебалась,
отец и все остальные были против, но он так и сказал: "Езжай
туда". У Мадонны не оставалось другого выхода, кроме как послушаться
человека, оказавшего на ее жизнь огромнейшее влияние. "Он был
мне наставником, отцом, воображаемым любовником, братом - всем,
чем угодно, - говорит она, - потому что понимал меня".
Мадонна накопила
денег на билет до Нью-Йорка и сообщила Флину о своем решении бросить
школу и уехать, у наставника вырвался вздох облегчения. "Я
разжег огонек в Мадонне. Я разжег огонек во многих, но растопка
оказалась сырой. Мадонна была единственной, из кого разгорелось
пламя". Знай Стив Брэй, что играет с огнем, его бы не обожгло
так больно, когда Мадонна уехала, не попрощавшись. "Оглядываясь
назад, - сказала она в интервью журналу "Роллинг Стоун",
- думаю, что, наверное, заставила его помучаться, но тогда я была
совершенно бесчувственной. Я была занята лишь собой". Эта черта,
как будут впоследствии утверждать ее критики, характерна для Мадонны
на всем протяжении ее карьеры.
|
